Московский государственный историко-этнографический театр

Любые доморощенные, даже архивные, музейные, в общем, старинные вещи хороши для чего-то. В этом смысле архивные документы хороши не в узком смысле, для составления генеалогии, а для памяти. Музейные экспонаты – не для того, чтобы удивляться, а чтобы, удивляясь, вдохновляться. Причем вовсе не обязательно самому делать ни прялки, ни скалки. В музеях, бывает, посещает мысль: для чего я здесь? Так вот. Если в экспозиции «Русская изба» перестает чувствоваться пыль, а все будто стоит на своих местах, нет, не музеем предначертанных, а просто «на своих», то тогда это настоящее вживание в историю. И если человек запомнит экспозицию на много лет, будто квартиру друга, где ели суп из грибов с сушеной дачной зеленью из старинной керамической банки, то тогда… Нет, ничего особенного с человеком не случится, просто его сознание немного изменится.

Театр, как музеи и архивы – тоже целый организм. В холле Московского этнографического театра висят старинные музыкальные инструменты, например, колесная лира, гусли. Их используют в спектаклях. В буфете – деревянные столы. Буфет несколько эклектичен, например, на старом мебельном буфете лежат африканские барабаны. Но в этой эклектике – «правда» этого кафе. Например, в нашем доме на одной витрине стоят солдатики мужа и детские поделки из рваной фольги. На буфетной стойке в театре стоят самовар, который находится в общем пользовании, а буфетчица рассказывает о будущем репертуаре. Впрочем, она и не буфетчица, наверное. Ибо все суетятся, в основном, сами, и разбирают чай и печенье, которые лежат… нет, не на шведском, а на русском столе. Да, именно сотрудники театра (не артисты) первыми оказываются невольным примером органичного поведения. Они не просто ведут себя позитивно, но и во всем участвуют. Это даже не смотрители музея, которым тоже интересно свое место работы, но которые подчас сбивают настроение посетителей своими собственными впечатлениями.

Занавес еще закрыт, а «слуга барина» просит по его повелению отключить… «ухозвоны». «Камедь XVII века» оказалась очень длинная, более трех часов. После первого антракта я поняла, что не боюсь еще двух частей. Потому что главным результатом спектакля стало оживление зрителей. А когда есть жизнь, то какая разница, когда опущенный занавес пригласит всех по домам? Одежда слуг, дворян, холопов была «натуральной», довольно простой, не вычурной. «Вкус к одежде» мы увидели по другим, детским спектаклям того же этнографического театра. Там был заяц в костюме, но не в заячьем, а скажем так, в «дизайнерском»… Его повадки были как у гусара-девицы из кинофильма «Гусарская баллада». И зайцем была актриса.

Речь в «Камеди» была старинная, пели старинным многоголосием. А зрителям выдавался словарик с огромным количеством слов. Но никакой спектакль нельзя смотреть со словариком, если он не вдохновляет. Для любого зрителя словарик оказался уже «сверх» зрелища, он не был справочником по археологии.

Если говорить о костюмах, театральном инвентаре, который лежит по всему театру в больших деревянных ящиках с надписями, например, «Флор» (это «Комедия о Флоре Скобееве»), то в фольклорном театре суконные кафтаны, а не фольклорно-бутафорские; и на них нет блестящих «разговоров». Нет и сплошной «сермяжной правды». Все чистенько, женские сарафаны изысканны. В общем, одежда вполне пристойна, и не отвлекает от самого спектакля. Это, наверное, и есть правильная реконструкция старины применительно к театральному действу.

А для чего нужна этнография в рамках проведения современных праздников, гуляний? Самый простой пример – для Масленицы; маленьким детям нравятся обычные кумачовые сарафаны (хотя почему-то всем взрослым, на Новый год, хочется видеть роскошного Деда Мороза). Им этого достаточно, и хорошо. Историческая реконструкция ведь тоже для чего-то нужна. Для того, чтобы увидеть блистательное сражение и проникнуться духом военно-исторической славы не обязательно нужны «правильные» пуговицы на мундирах. А если зрители наблюдают (вблизи) русский «ливинг хистори», то еще важнее пуговиц чинное поведение реконструкторов (даже разудалые казаки тоже любят свою чинность): хороший камерный пример – писцы-монахи на фестивале «Времена и эпохи» в Коломенском; они чинно занимаются с детьми. А то, что реконструкторы и историки с понятной любовью занимаются тщательной реконструкцией – это понятно. Но мы об этом не говорим, ведь мы сравниваем явление исторической реконструкции с театральным действом!

Курбатова Ж.

Pages: 1 2 3